EDITA. Литературный журнал объединения «EDITA GELSEN». Выпуск 3 (16) 2004 г. Германия. – С. 64-70.

Всеволод Мальцев

От редакции
Татьяна Розина хорошо знакома читателям русскоязычной прессы.
Сегодня мы публикуем виртуальное интервью Т. Розиной с известным московским писателем Всеволодом Мальцевым, чьи работы также неоднократно появлялись на страницах «Эдиты».

Т.Р. Доброе время суток, Всеволод! Мы с Вами знакомы уже не один год, я читала Ваши повести и рассказы, но широкому кругу читателей Вы, к сожалению, не известны. Поэтому начну с самых обыкновенных вопросов. Как Вы обычно представляетесь? Где родились?
В.М.: Да, конечно. С удовольствием представлюсь. Я историк, кандидат исторических наук, доцент, член Союза писателей Москвы. Родился в Москве, в 1955 году. Если быть точнее: роддом № 8, Банный переулок, недалеко от Мещанской улицы.
Т.Р.: Всё это время живете в Москве в каком-то определенном месте?
В.М.: Нет, конечно. Местожительство приходилось неоднократно менять. В дошкольном возрасте в начале жил в Орлово-Давыдовском переулке, а затем, до окончания первого класса, на Большой Грузинской улице. Школьные годы (1964-1973 гг.) прошли на улице Новаторов, где учился в школе № 611, затем с 1977-го несколько лет жил в Ясенево, откуда переезжал в Теплый Стан, вновь на улицу Новаторов, а затем в Никулино (метро Юго-Западная), где и живу до сих пор.
Т.Р.: Почему к сожалению?
В.М.: Потому что всё дальше от центра. Но в последнее время я об этом не жалею. Окна выходят прямо в лес, до горизонта никаких домов. Красота! Но в центре, конечно, есть свои плюсы и свое очарование.
Т.Р.: Расскажите о себе: где учились, где работаете?
В.М.: В 1979 году закончил исторический факультет МГУ, затем преподавал историю во ВЗЭИС, одновременно обучаясь в заочной аспирантуре МГУ. В 1987 году защитился, стал кандидатом исторических наук, перешел в МАДИ, где в 1990-ом году получил звание доцента. На этом педагогическая карьера завершилась.
Т.Р.: А что случилось?
В.М.: В этом же 1990-ом перенес серьезную операцию по удалению опухоли головного мозга. Дали вторую группу инвалидности, с которой обратно на работу не приняли. Сказали, что к преподавательской работе больше непригоден. Так как на получение специальности историка ушло в общей сложности 27 лет (из 35 прожитых), решил, что получать другую не стоит; если и успею, то все равно не исключено, что вновь со своей группой могу оказаться невостребованным. Стал заниматься различными делами, которые приносят либо удовольствия, либо деньги, так как в этом же 1990-ом родилась дочка, и мы с ней стали получать одну минимальную пенсию (вместе с пособием на ребенка), которая с тех пор, конечно, часто менялась в сторону увеличение, но и на сегодняшний день в пересчете на европейский эквивалент, составляет около 30 евро на двоих, что более чем вдвое меньше, установленного в Москве для этого года прожиточного минимума на ребенка. Таким образом, дочка по ней полуживет, а я в ней просто «не предусмотрен». Кто был в последние годы в Москве знает, что она стала действительно одной из самых дорогих столиц Европы и эти деньги почти что тоже самое, что ничего.
Т.Р.: Как же Вы живете?
В.М.: Человек ко всему привыкает, со временем. Можно иметь многое и чувствовать себя обделенным, а можно быть самодостаточным, довольствуясь малым. К тому же, естественно, пытаюсь подрабатывать тем, что умею делать, и что пользуется спросом. Например, время от времени занимаюсь репетиторством.
Т.Р.: Расскажите о своих родителях.
В.М.: Отец умер в начале 1991. Был полковником, доцентом, преподавал криминалистику в одной из военных академий. Мать перенесла блокаду Ленинграда, города, в котором у неё умерли отец, мать, осталось все имущество, а её саму в 11-летнем возрасте вывезли «дорогой жизни».
Т.Р.: Теперь вопрос традиционный – как Вы стали писателем? Кто-то обычно говорит, что пишет с детства, кто-то начинает писать, выйдя на заслуженный отдых, подведя итоги прожитого, а кто-то, как Донцова, например, начинает писать в середине жизни, пережив заболевание, стресс или потрясение. А что и когда Вас заставило взяться за перо?
В.М.: Мне, естественно, как-то не хочется считать, что пора уже «подводить итоги». Хотя, на мой взгляд умеренного пессимиста, подводить итоги не бывает рано. Пишу со школьных лет. Но таких школьных писателей, каким был я - сотни тысяч в любом поколении. Конечно, нигде не публиковали, каждый раз получал советы литконсультантов о том, что надо добавить в рассказы социальную направленность, больше читать современных классиков и пр. Бросил это занятие и с 1985 года начал публиковаться как историк. К прозе вернулся лишь через двадцать лет, опубликовав первый рассказ «Все о немцах». Тогда было уже 47. Правда, за два года удалось написать и опубликовать более 40 повестей и рассказов в России, Израиле, Великобритании, Германии, Греции,и США. Так что пытаюсь потихоньку наверстывать свой поздний старт. Конечно, заболевание и вместе с ним пережитый стресс сыграли свою роль. Захотелось доказать, что, несмотря на признание непригодности к любой деятельности, требующей напряжения работы мозга, еще не вечер и те остатки после операции серого вещества достаточны для того, чтобы думать и записывать свои впечатления от этой жизни. Как это получается – судить читателю. Что же касается упомянутой Вами Донцовой, то мы с ней пишем в абсолютно разных жанрах; к тому же, я не знаю ни одного литератора, который пишет после операции, подобной той, которую мне пришлось пережить.
Т.Р.: Раньше Вы были доцентом, историком. Приходилось писать научные работы, статьи, эссе. Неужели никогда не хотелось «приврать», дорисовать к историческим событиям вымышленные детали? Это так заманчиво…
В.М.: Думаю, что доцентом и историком нельзя «быть раньше», а потом перестать. Как и генералом, извините за это сравнение, хотя оно и близкое по смыслу, так как гражданское научное звание «доцент» всегда приравнивалось к воинскому «полковник». Да, мною опубликовано довольно много – около пятидесяти – работ научного характера. Но на то они были и научные, что по жанру исследования не было никакой возможности что-то сочинять от себя. Все строго исходило из буквы документа.
Т.Р.: Герои ваших произведений – наши современники. У Вас нет желания написать на исторические темы? Ведь определённо есть материалы, дающие простор для фантазии?
В.М.: Нет, такое желание меня не посещает. На мой взгляд, современность куда более интересна и, порой, более фантастична и нелепа, чем прошлое. Как посмотреть.
Т.Р.: Хотелось бы поговорить о Союзе писателей Москвы, членом которого Вы являетесь. Союз этот был и раньше при Советской власти. Остался он и сегодня. В него входят всё те же люди, которые раньше считались советскими писателями. Или всё-таки в Союзе произошли изменения?
В.М.: Это неверное представление. При Советской власти Союза писателей Москвы не существовало. Существовал Союз писателей СССР. В 1991 году, в связи с распадом СССР и, естественно, окончанием периода Советской власти, он распался на целый ряд существующих ныне независимых союзов. Среди них – Союз писателей Москвы, в который входят такие известные в России люди, как Р. Казакова (первый секретарь), Б. Васильев, В. Войнович, А. Вознесенский и др. Обсуждать другие союзы не берусь, но те люди, в компанию которых я попал, мне нравятся и по своим произведениям, и как личности.
Т.Р.: Как Вы сами ощущаете себя в роли члена писательской организации? Что даёт членство? Какие-то преимущества, льготы или только титул писателя?
В.М.: Точно также, как я себя ощущаю, например, кандидатом исторических наук, доцентом. Я всегда считал, что, получив ученую степень или звание, человек не становится умнее и у него не открывается вдруг талант преподавания. Каким он был, таким и остается. Все эти корочки лишь подтверждение того, что он сам о себе знает, вроде рекомендации для незнакомых работодателей при поиске работы. Никаких преимуществ, льгот, естественно, членский билет не даёт, как ничего, кстати, не дают к пенсии ни ученое звание, ни степень. А титул писателя – это звучит тоже как-то очень высокопарно. Просто, если в прежнее время приходилось уходить от ответа на вопрос: «Что, собственно, делаешь на пенсии?», то теперь можно скромно отвечать: «Да так, знаешь, потихоньку, в Союзе писателей Москвы».
Т.Р.: Считаете ли Вы, что все члены писательских союзов по праву могут называть себя писателями? Кто, по Вашему мнению, может считать себя писателем?
В.М.: Я думаю, что каждый вправе называть себя так, как ему хочется. Другое дело, соответствует ли это истине. Лично я отношу себя к литератору-любителю.
Т.Р.: Близко к предыдущему вопросу следующий. Многих писателей, которые издают тысячными тиражами развлекательную литературу, не считают литераторами. Их считают поденщиками, халтурщиками, писаками. Но книги этих людей читаются, а, значит, книги продаются, приносят прибыль и авторам, и издательствам. Другие же пишут настоящую литературу, которую читают в лучшем случае критики и издатели солидных литературных изданий. Так кто же из этих категорий действительно писатель?
В.М.: Я придерживаюсь тех взглядов, что и тех и других можно с полным правом называть литераторами. Не нужно входить в крайности. Некоторые известные в литературном мире люди во всеуслышание заявляют, называя ту или иную фамилию: «Если он/она – писатель, то я – нет». Думаю, что это излишняя категоричность. Если у человека есть своя читательская аудитория, то каким бы «легким» жанром он не занимался, все равно он априори является литератором.
Т.Р.: Как Вы сами оцениваете свои произведения?
В.М.: К тому, что пишу, отношение двойственное. Иногда кажется, что все это ерунда, никому не нужно, бессмысленно, не стоило тратить время. А иногда – если бы не записал ту или иную историю, пришедшую вдруг в голову, то не смог бы дальше спокойно жить. Запишешь пришедший на ум сюжет, выложишь на бумагу явившихся из неоткуда героев и как-то сразу легче жить дальше. По крайней мере, в себе все это носить с одной стороны тяжело, с другой, как представляется, нельзя. Если пришло ниоткуда – значит должно быть для чего-то записано. В любом случае, все сочинители лишь сторонние наблюдатели по отношению к своему, так сказать, творчеству. Они пишут, читатель голосует рублем/евро, критик - статьей, и все делают свое дело.
Что касается более конкретного ответа на Ваш вопрос, то на сегодняшний день я думаю, что любой пишущий человек ставит себе определенную планку: хуже писать не хочет, а лучше - не может. Иногда, конечно, бьет свои маленькие рекорды. По сантиметру, по миллиметру. И в этом его счастье. Любые претензии к нему на сей счет - абсурдны. Не хочется - не читай/не покупай. Есть желание написать на эту/другую тему лучше - флаг в руки. Хоть пародируй! А можешь открыть какую-либо новую, до сих пор незаполненную нишу в этой области – вперед и с песней.
Каждый склонен делать в жизни то, что хочется. И дел этих у каждого должно быть множество. Иначе будет неинтересно жить. Другими словами, один и тот же человек по жизни то - читатель, то - писатель, то – зритель, то – артист.
Т.Р.: Кстати, раз речь зашла о нишах. Как Вы определяете свою "нишу" в литературе?
В.М.: Во-первых, свою нишу в литературе определяют писатели, к которым сам себя я, как уже говорил, не отношу. Что же касается непосредственно Вашего вопроса, то тут я ничего нового не скажу. Писатель - это, по моему отнюдь не оригинальному мнению, не профессия, а некое определение человеку, которое дает ему время.
Кроме этого, называть себя в наше время писателем, на мой взгляд, имеет право только тот, кто на свои гонорары может хотя бы прокормить семью. Я, например, как литератор-любитель, в России за все время лишь однажды, в 1990 году получил гонорар – 15 рублей с копейками – выплаченный мне газетой «Каретный ряд» за публикацию отрывка документальной исторической повести. Правда, никогда и не платил за публикации, мне это претит.
Что же касается "ниши", то здесь, на мой взгляд, следует начать с того, что вся русская художественная литература последних трех-четырех веков делится на два основных направления: литература для души и чтиво. Или, как говорит наш известный фантаст Ю. Никитин, литература, идущая от писаний монахов, и литература, идущая от распевов менестрелей. А, между границами этих двух направлений, естественно, огромное пространство, населенное большим количеством авторов со своими произведениями. Мне бы, если честно, хотелось быть в золотой середине между этими двумя направлениями, так как не люблю куда-то примыкать, быть идентифицированным и пр.
Т.Р.: Для чего или кого Вы пишите? Ради чего? Для себя, потому что не можете не писать, как внутренняя потребность… Для читателей, которым хочется что-то сказать, чем-то поделиться. Или что-то ещё…
В.М.: По части того, для чего пишу, я - жуткий эгоист. Пишу только для своей души и ради собственного удовольствия. Как я уже говорил – «мысли на бумагу – кобыле легче». В этом я вижу возможность более медленного, более вдумчивого проживания отведенных свыше лет. Конечно, можно назвать это и внутренней потребностью. На мой взгляд, если к любому из нас на ум пришел какой-то сюжет – это не спроста. Не будем его записывать – он просто забудется, исчезнет. Убийство слова – сродни аборту.
Что же касается второй части Вашего вопроса, для кого, то здесь я исхожу из того, что как бы каждый человек не мнил себя единственным и неповторимым, все, что с ним произошло, уже происходило и с другими. И это относится не только к жизненным ситуациям, но и к одним и тем же мыслям, которые посещают подчас абсолютно разных, незнакомых друг с другом людей. И когда человек читает и видит, что эта тема еще кого-то заинтересовала, то ему, естественно, интересно читать дальше. Вот так, на мой взгляд, у каждого литератора формируется свой, большой или малый, круг читателей.
Т.Р.: Писателей в России множество. Но громких, известных имён немного. Остальные довольствуются своими скромными, так сказать, победами местного значения. Как Вы к этому относитесь? Стремитесь ли Вы тоже стать известным? Или Вас устраивает то, что Вы имеете, считая главным процесс творчества, а не славу и гонорары?
В.М.: Я думаю, что людей, довольствующихся «победами местного значения» на самом деле не существует. Все стремятся к большему, как и в любом другом деле. Другое дело, что по-настоящему превращают в реальность свои желания единицы. Если бы, к примеру, я не стремился – печатался бы только в России. А я печатаюсь во многих странах и при каждом удобном случае стараюсь расширить географию своих публикаций в поисках своих читателей. К сожалению, в настоящее время эта география ограничена лишь русскоязычными изданиями. Но, надеюсь, что «ещё не вечер», и с первыми переводами эти границы будут расширяться.
Гонорары меня действительно никогда не привлекали. Если к чуть-чуть прибавить чуть-чуть, то все равно будет чуть-чуть, не больше. Я из тех, которые сразу пишут редакторам, часто ломающим голову над тем, как же переслать те или иные небольшие деньги за публикацию рассказа в журнале: «О гонорарах не беспокойтесь». Один мой знакомый по этому поводу любит повторять: «Там, где начинаются финансовые отношения – заканчивается литература».
Т.Р.: Да, давайте поговорим об этих «нюансах». Хотелось бы узнать Ваше мнение по поводу опыта контактов с редакторами и издателями. Приходится посылать свои работы. Считаете ли Вы, что российские редакторы корректны к авторам. Приходится получать и отказы. Все ли издатели отвечают на присланные запросы и в какой форме?
В.М.: Опыта контрактов с издателями, к сожалению, у меня не много. Я в этом вопросе почти полный профан. Весной 2004 года в издательстве «Книжный сад» (Россия, Москва) у меня вышел безгонорарный сборник повестей и рассказов, полностью состоящий (2 повести и 30 рассказов) из вещей, ранее опубликованных в литературном журнале «Наша улица». Как такового контракта при этом не заключалось, я остался полноправным владельцем всех своих опубликованных в этой книге произведений. Посылать же свои работы в редакции литературных журналов и альманахов, конечно, приходилось и многократно. Если приходили ответы, то только с положительными решениями. Не потому, конечно, что проза так хороша. На иные решения, к сожалению, редакторы и издатели редко находят время. Как говорится, отошлешь – как в колодец бросишь. Исключения составляли лишь те, которые пользуются e-mail. Поэтому в последнее время если я что-то высылаю без предварительного запроса, то только по электронной почте. Так, по крайней мере, не будешь особо переживать, если не ответят, да и отвечают на такие послания, как я уже сказал, значительно чаще и оперативнее.
Т.Р.: Есть ли шанс писателю без громкого имени попасть в толстый литературный журнал или обратить на себя внимание издательства? Сейчас, насколько я знаю, в России новые времена и печатать бездарность, только потому что эта бездарность твой друг, никто не станет. Издание книги нужно оплатить. И потом продать, чтобы вернуть затраченные деньги. Значит, теперь выбирают качество, а не блат (дружбу) при решении о том, какого автора напечатать?
В.М.: Вы абсолютно правы насчет того, что «по блату» сейчас печатать «себе дороже» - можно уронить репутацию издания, а во время рыночных отношений это, естественно, непозволительная роскошь для любого печатного органа. Но шанс без громкого имени попасть в толстый литературный журнал, несомненно, есть у каждого. Конечно, небольшой, на то он и шанс.
Что же касается зарубежных издательств, то здесь, по моему мнению, стартовые возможности неизвестных и малоизвестных российских авторов практически одинаковы, так как и тех, и других, как правило, не знают. Конечно, я за то, чтобы литературная Россия представлялась как можно шире, не ограничивалась одними и теми же фамилиями. Свой шанс пробиться к широкому читателю со своей книгой должен иметь каждый публикующийся литератор. Но, все это в условиях рыночных отношений, как правило, остается благими пожеланиями – никто не хочет рисковать, да и жанры разные. Есть популярные, расходящиеся большими тиражами, а есть, так сказать, для узкой аудитории. А возиться с маленькими тиражами, да еще с малоизвестными зарубежными авторами, естественно, везде не выгодно.
Т.Р.: Вы являетесь единственным в России, как Вы себя назвали, печатающимся «литератором-любителем», который перенес столь серьезную операцию, затронувшую непосредственно головной мозг. Наверное, считается, что после подобного лучше уберечь себя от переутомления и различных стрессов. Так зачем же Вы начали заниматься литературой, когда в ней так много здоровой молодежи, которая имеет значительно больше сил и энергии?
В.М.: Да, действительно, для того, чтобы сохранить мне жизнь, нейрохирургам пришлось удалить вместе с опухолью и большую часть мозга. Долгое время я не мог управлять конечностями, жил, в лучшем случае, в сидячем положении. Для того, чтобы передвигаться по комнатам, использовал мебель и палки, в коридоре мастера соорудили мне вдоль стены поручни. Потом вновь начал учиться ходить, что было значительно сложнее, чем после перелома ноги, например. Со временем ситуация с ходьбой более-менее пришла в норму, стал свободно обходиться без палки. Только, спускаясь вниз по лестнице, все еще вынужден использовать поручни. Так что следует признать, что в спорте теперь я могу противостоять сопернику разве что в сидячих видах: шашки-шахматы.
Что же касается переутомления и прочего, то, на мой взгляд, для того, чтобы записывать то, что приходит на ум, абсолютно не нужно быть здоровым человеком. Не случайно среди писателей чуть ли не половина страдает какими-либо серьезными недомоганиями, а большая часть российских «новых писателей» написала свои первые произведения, лишившись основной работы или как раз за время послеродовых или послеоперационных отпусков. Думаю, это закономерно. У людей было, что написать, но не было времени это сделать. Время появилось – появились и книги. Россия – духовная страна и этим все сказано.
Возможно, я не прав, но считаю, что каждый человек в течение своей жизни должен как можно больше «использовать» свою земную оболочку и, конечно, абсолютно не переживать, если она в ходе жизни «портится». Это естественно. Согласитесь: обидно, наверно, человеку уходить в рассвете сил, с прекрасным телом в мир иной. Вся его оболочка практически невредима, а его уже нет в списке живых. Что ему оттого, что части его тела, пойдут в крематорий или на запчасти другим? Главное – он сам так и не использовал их, берег, сам не зная, для чего. Вот и умирает без единой трещинки в скелете, с почти полным набором зубов и практически здоровыми почками и печенью. Наверное, такое положение дел пор крайней мере должно быть обидно.
Другое дело, когда человек в процессе жизнедеятельности постепенно изнашивает свою оболочку, чтобы в последние свои часы уже ни о чем не жалеть. Все. Ресурс исчерпан. Продолжение бессмысленно. Тогда, на мой взгляд, и умирать значительно легче. Это уже не мука, а избавление от обросших тело болячек, переломов и постоянно ноющих ран. Мне кажется, именно так должно быть «в идеале» и поэтому я никогда не жалел и даже испытывал некоторое самоудовлетворение от того, что в моем организме время от времени что-то ломается, портится, удаляется и пр.
Что касается молодежи, то ей сейчас грех жаловаться на то, что кто-то мешает. В этом плане человек, который хочет посвятить себя литературе, в настоящее время имеет значительно больше возможностей, чем, скажем, в 1970-е или 1980-е годы. Любой может выставлять свои работы на литературных сайтах в инете, а также высылать их редакциям литературных журналов России и за рубеж. Абсолютно нет проблем. Было бы желание.
Т.Р.: Спасибо за интересные ответы. Здоровья вас и новых творческих успехов!
В.М.: Спасибо. Взаимно. Всего хорошего.

Беседовала Татьяна Розина